Дневник 27 часть
Достоевский не любил немцев. Сейчас объясню
почему.
Придя сегодня в больницу, еле узнал сына, в
одежде моего сына не мой ребенок, подавлен, растерян, но главное …лицо,
…землистого цвета. Лицо человека, организм которого буквально борется за
жизнь.
После того как полиция увезла его из дома, мне
не позволяли увидеть сына две недели. За эти две недели его ни разу не
выпустили погулять во двор больницы. Ни разу! Я был в шоке, но взял себя
в руки, не требовал, лишь просил Веветцера и Клауса выпускать Валентина
на прогулки, ведь рак крови. Любые болезни трудно лечить при недостатке
кислорода, а при лейкемии отсутствие свежего воздуха – это смерть.
Моя мама врач, умерла в 63 года от лимфолейкоза
(тяжелая форма рака крови), через пятнадцать лет после того как ей
поставили этот диагноз. Она считала, что ей так долго удалось
противостоять болезни, потому что она, осмыслив свою болезнь как врач,
стала вести правильный образ жизни. Особое внимание мама уделяла тому,
чтобы как можно больше бывать на свежем воздухе, окно ее комнаты было
всегда распахнуто, даже в сильные морозы зимой форточка была открыта.
Мы с ней не раз обсуждали ее болезнь, способы
борьбы с ней, и идея свежего воздуха буквально въелась в меня, стала
частью моего мировоззрения. Лет с 35 и по сегодняшний день быть вне
помещения минимум час – два такой же обязательный элемент моей жизни как
умываться по утрам. Когда Валентину в 9 лет поставили диагноз лейкемия,
я организовал его жизнь так, чтобы свежий воздух стал для него тем же,
чем был для его бабушки последние пятнадцать лет жизни.
Я купил вонмобиль и проставил его на фюлингензее.
Это озеро в трех километрах от дома, где он жил с мамой. Если из центра
Кельна приехать в Хорвайлер, то сразу же почувствуешь, как легко здесь
дышится, а если вдохнуть воздух на фюлингензее, то сразу же поймешь, что
этим воздухом можно лечиться. Кроме воздуха здесь можно было лечиться
купаниями, - это, по моим понятиям, второй по важности после свежего
воздуха элемент здорового образа жизни.
Прокатиться на велосипеде до вонмобиля и вернуться назад,
уже нормальная прогулка. Но мы еще играли в бандминтон, футбол, ходили
по окрестностям озера, если нет дождя, то Валентин ел за столом, который
стоял рядом с вонмобилем, спал на раскладушке, которая была тут же, даже
русское телевидение было, пусть на телевизоре с маленьким экраном, зато
на природе. Благодаря вонмобилю, летом сын купался в море в Остэнде,
зимой катался на горных лыжах. Благоприятное (тьфу, тьфу, тьфу) течение
лейкемии, в этом я абсолютно убежден, определяется не только лечением,
но тем образом жизни, который я организовал сыну и прежде всего тем, что
он много времени проводил на природе.
После беседы с психиатрами, на которой я сказал
им, что здоровье Валентина под угрозой из-за отсутствия прогулок, его
два раза выпустили во двор больницы, но затем вдруг вновь запретили
прогулки. Валентин объяснял это тем, что те, кто руководят операцией по
задержанию нас в Германии, боятся, что я его выкраду и увезу в Москву.
Того, что мы с сыном окажемся в Москве они действительно очень боятся,
именно поэтому Валентин сейчас в сумасшедшем доме, но чтобы выкрасть
сына из психбольницы надо преодолеть пятиметровый забор и еще отбить его
у санитаров, которые сопровождают больных на прогулках. Так, что дело не
в этом.
За три недели (!) пребывания в психиатрической
клинике Валентин побывал на свежем воздухе два раза по тридцать минут, в
общей сумме один час (!). Для чего это потребовалось Веветцеру и Клаусу?
Они знают, что мне удалось сформировать у сына понимание того, что его
здоровье очень сильно зависит от того достаточно ли он находится на
свежем воздухе. Я провел огромную разъяснительную работу, а главное
Валентин ведя на протяжении многих лет тот образ жизни, который я ему
навязал, почувствовал, что называется нутром, что при его болезни час –
два в день на свежем воздухе, это та черта, за которую переходить
нельзя. Отсутствие возможности быть на свежем воздухе, Валентин
воспринимает как угрозу жизни. Не выпуская сына на прогулки, психиатры
бьют в самое слабое место, в знание ребенком того, что жизнь без свежего
воздуха может вызвать рецидив болезни, бьют прямо в область
подсознательного страха смерти.
Мы сегодня говорили с Валентином (зная, что нас
слушают и пишут) о том, что ему ни в коем случае нельзя ходить в школу.
При таком развитии событий психиатры отправят в суд заключение, что
ребенок после того как его оградили от отца с удовольствием посещает
школу. После этого меня окончательно лишать родительских прав и поместят
Валентина в детский дом закрытого типа. В судебном решении напишут, что
доктор Брагинский уже много лет не заботится о благополучии своего сына,
вероятнее всего, потому что доктор Брагинский психически болен и сам
нуждается в опеке.
К этому времени меня уже выселят из квартиры,
пришло письмо жилищного ведомства, что до середины ноября я обязан
покинуть квартиру. В общем, план совершенно ясен: в Россию нас не
выпускать, Валентина поселить в детском доме, меня на улице, или в
сумасшедшем доме, или в тюрьме, путем полного прекращения выплаты
пособия по безработице. В этом месяце, я, кажется, уже писал об этом,
вместо положенных по федеральному закону 350 евро получил 135,
естественно без каких-либо объяснений.
В общем, если Валентин пойдет в школу, нас здесь
убьют. Это столь же вероятно, как и предположение, что завтра Солнце
взойдет там же где и вчера. Чтобы с нами покончить психиатрам надо
только заставить Валентина посещать школу.
Я ему говорю:
- Валюшка, в школу ходить нельзя, надо держаться.
- Папа, как? Клаус и Веветцер мне сказали, что я выйду отсюда только в
том случае, если пойду в школу, если откажусь, то меня в школу будут
водить силой…
Уже три недели Валентина запугивают. Начали с
того, что разыграли целый спектакль при взятии из дома. Цель
театрального представления, убедить Валентина в том, что на папу
надеяться нечего. Папа, лежащий на полу в наручниках, ну как он тебя
защитит? Ты сам попробовал оказать сопротивление полиции, что из этого
вышло? Почувствовал, что такое физическое насилие и как оно отражается
на настроении? А, знаешь, сколько полиции в Германии? А, размер травмы
нанесенной помещением в психиатрическую клинику. Мне Валентин сказал,
что был просто в шоке, когда узнал, что он в сумасшедшем доме.
И не просто в сумасшедшем доме, а в отделении
интенсивной терапии (Intensivstation)
сумасшедшего дома. Напротив отделения интенсивной терапии находится
отделение, в котором простые больные, которых лечат легкими седативными
препаратами, или одними только беседами, музыкальной терапией,
прогулками на свежем воздухе, - чем не место для задавания Валентину
вопросов о том, почему отказался ходить в немецкую школу и почему хочет
уехать из Германии? Почему это место судья Порр посчитал не подходящим
для Валентина? Очевидно, потому, что в такой атмосфере запугать
человека, сломить его волю невозможно.
Что представляет из себя отделение интенсивной
терапии? Во-первых, две двери на входе, узкие окна, в которые
нельзя выброситься, спортивного сложения санитары, готовые в любой
момент применить физическое насилие по приказу или по собственному
усмотрению. Только две двери на входе, окна-щели, играющие мускулами
санитары, вонь больницы и лекарств создают ощущение безысходности и тоски, …а все остальное.
Всякий человек имеет возможность побыть одному,
когда того захочет. Эта возможность есть даже у бездомных. Без
возможности побыть одному вообще невозможно сохранить психическое
здоровье. Раньше, Валентин мог уединиться в своей комнате, поразмышлять,
привести мысли и эмоции в порядок, в психбольнице такой возможности у
него нет. Живет в комнате, с каким-то психом. В отделении интенсивной
терапии больные серьезные, в основном неудавшиеся самоубийцы и
агрессивные, попавшие сюда за угрозы кого-нибудь убить.
Сегодня время посещения сократили на час, потому
что в течение этого часа санитары искали больного, который каким-то
острым предметом что-то сильно исцарапал. Так и не нашли, ни острого
предмета, ни того, кто это сделал. Теперь в отделении интенсивной
терапии будут делать полный шмон, поскольку психу может захотеться этим
предметом порвать свои вены, а может кому-нибудь вырвать глаз.
Уже одна компания, которую дал Валентину судья
Порр заставляет его грезить тем днем, когда удастся вырваться отсюда, а
все остальное. В столовой висит плакат «Если ты откажешься пить
таблетки, то тебе введут лекарство насильно». Все больные знают, что
таких, которые не выдерживают пребывания в больнице, которые пытаются
куда-то рваться или убегать, привязывают ремнями к кровати. Валентину,
конкретно обещают водить его насильно в школу, всю процедуру объяснили
подробно, психиатры Клаус, Веветцер, санитары и больные, возможно по
наущению психиатров, позаботились о том, чтобы он себе в деталях
представил все этапы насилия. Не пойдет добровольно в школу, будут
пичкать таблетками, откажется пить таблетки, свяжут и введут препарат
подавляющий волю в вену.
Но, самое тяжелое испытание для сына –
невозможность подышать свежим воздухом. Я столько приложил усилий, чтобы
сформировать у него понятие «больной лейкемией, который часть дня не
проводит на свежем воздухе – самоубийца», что он запрет врача на
прогулки воспринимает как то, что врач, если Валентин не будет
подчиняться его требованиям, может его убить …только одним запретом на
прогулки. «Если я не пойду в школу, они убьют меня», – вот что в
подсознании у моего сына, вот почему на мои слова «нельзя, сын ходить в
школу, надо держаться» он ответил «папа, как?».
А, теперь, почему Достоевский не любил немцев.
Он жил в Германии, и неприязнь к немцам вывел не из абстрактных
рассуждений, а из общения с ними.
Достоевский отвергал рай, если только для его
создания потребуется пролить хоть единую слезинку ребенка. Не принимал
Федор Михайлович рая построенного такой жуткой ценой, - сознательно
пролитой слезой ребенка. А, теперь о слезах сына.
О двух случаях, где сопротивляться было выше его
сил, и он заплакал, он мне рассказал. Первый, - при применении полицией
насилия во время взятия из дома, второй, - его довели до слез судья Порр
с адвокатом Пфайфер во время допроса в психиатрической больнице. Были ли
еще такие эпизоды я обязательно узнаю.
Валентин пытался вырваться, когда его схватили,
а когда это не удалось заплакал. Я уверен, что многие взрослые заплачут,
в момент понимания, что сопротивление бессмысленно, и теперь с тобой
сделают, все, что захотят. Этот момент осознания собственного бессилия,
сопровождается мощным всплеском эмоций. Я совсем недавно это проходил,
когда полицаи завалили меня на пол, надели наручники и стали выкручивать
руки... я прекрасно помню, что за эмоции мной овладели и какие я при
этом произнес слова. Но, я взрослый человек. Мне не раз в жизни
приходилось сталкиваться с насилием, в том числе и физическим, и я знаю,
что черные эмоции лучше всего выплеснуть в вербальной форме, в виде
вопля, ругательств, это меньше травмирует или вообще позволяет избежать
травмы. У ребенка такого опыта нет.
Валентин очень мужественный человек, это он
доказал во время лечения лейкемии, врачи не раз говорили нам с мамой,
что они не часто встречали таких мужественных пациентов, как он. На теле
сына огромное количество шрамов от всякого рода разрезов и проколов
возникших после медицинских манипуляций. Все это он стойко переносил, а
вот при разлучении полицией с отцом не выдержал.
А, вы выдержите, когда вашего отца или мать
бросят на пол и свяжут, а вас потащат неизвестно куда? В судебном
решении не было ни слова о том, куда его увезли, только разрешение на
применение насилия. Это многоходовая интрига, о том, что сын в
сумасшедшем доме я узнал, только на четвертый день из другого решения
Порра. Заплакал бы мужественный судья Порр, если бы скажем, московский
судья дал разрешение на применение насилия против него, а милиция
бросила бы его на пол и закрутила в бараний рог?
В нормальной стране Порр за свои решения давно
бы сел в тюрьму, но здесь Германия, Порр немец, а Валентин еврей,
мечтающий выехать из этой страны. В этом суть дела. Ребенок может
рассказать о том, как на самом деле живется евреям в Германии,
рассказать, как его самого преследовали в школе, как поместили в детский
дом, как создавали доказательства того, что он находится в нем по своему
желанию. Он может на русском языке записать точно такие же видео какие
опубликовал на
YouTube и они могут стать столь же популярными, как и немецкие.
Россия не Германия – то как живут евреи в Германии может попасть в
прессу, а это может вообще обрушить еврейскую иммиграцию. Правда, она
как кислота, если выльется наружу, может так разъесть образ
добропорядочных немцев, спасающих евреев, что никакими деньгами не
исправишь. Мой сын для немцев и есть та самая «кислота», именно поэтому
он сейчас в психиатрической клинике.
Моего сына, абсолютно психически здорового
ребенка заперли в сумасшедшем доме. Ему не дали уехать в Россию, о
которой он столько мечтал, его разлучили с отцом, его запугивают, его
пытаются убедить в том, что он болен, ему колют какие-то психотропные
препараты в вены, его даже не выпускают на прогулки. И это все для того,
чтобы немцы хорошо себя чувствовали.
В этой стране нет ни одного порядочного
человека, который бы сказал, как это так может быть, чтобы все евреи
были довольны своей жизнью в Германии. Я никогда не читал иного. Ну,
может быть есть хоть один недовольный еврей в Германии? Я хочу знать,
чем он недоволен. Может быть это ложь, что евреям нравится в этой
стране, может быть, недовольных преследуют, может быть среди них дети? Я
прожил в этой стране 17 лет и ни разу не встретил такого немца и никогда
о таком не слышал. Их всех устраивает, что сегодня о спасении евреев
немцами говорят больше, чем о Холокосте. Они строят свое благополучие на
слезах и страхах моего сына. Что бы вы подавились этими слезами и
страхами.
Судья Порр, адвокат Пфайфер, Хайбутски из
югендамта, психиатры Веветцер и Клаус, я могу назвать еще сотню имен
немцы (это дает мне право говорить о немцах вообще) строят свой рай, на
корню отвергая знаменитую формулу Достоевского. По Достоевскому народ,
который в состоянии так жить не может быть признан имеющим достоинство.
И чести нет у такого народа, и совести, и добропорядочности, все это
немцы давно променяли на рациональность. Что там пролить слезинку
ребенка, хладнокровно замучают хоть тысячу детей, чтобы жить в раю,
который бы дикари назвали помойкой. Такие они, немцы, такой у них
менталитет, такими они были при Гитлере, Достоевском, в античные
времена (варвары, вандалы), такими они, наверное, будут всегда.
Помогите вывезти сына из Германии.
С таким нетерпением ждал встречи с сыном,
что перепутал время и приехал в больницу на час раньше. Говорили,
говорили, перебивая друг друга, как чувствовали, что не дадут
пообщаться. Подходит дежурная врач Авард:
- Правилами запрещено пользоваться в
больнице компьютером, вы обязаны выполнять правила.
- Чтобы их выполнять, надо хотя бы знать об их существовании, о том, что
компьютером нельзя пользоваться я слышу в первый раз, а с компьютером
здесь уже в четвертый и открыто им пользовался.
- Теперь, знайте.
- А можно узнать, почему нельзя?
- Потому что мы не можем проконтролировать, что, только что, на нем
прочитал Валентин, и что он вам написал.
- Ну, нельзя так нельзя, и я убираю нетбук, а в душе,
это
называется разрешили общение с сыном. В нашу жизнь ворвались какие-то
бандиты, не пустили нас в Россию, разлучили, контролируют каждое слово,
что мы скажем друг другу.... Когда же это прекратится?
Заговорили о вчерашнем инциденте, с
психом, который всех напугал своим острым предметом, и тем, что ни его,
ни этот острый предмет вчера не нашли. Сегодня и псих, и острый предмет
обнаружились, оказалось, что это сосед Валентина по комнате. «А тебе не
кажется, - спрашиваю я сына, - что запугивают именно тебя?» . «Именно
это, мне и кажется» - отвечает он.
На этом наша встреча закончилась. Вновь
появилась дежурная врач с санитаром, глазами сверкает, голос дрожит, вся
трясется. Ну, вот думаю, доказательство того общеизвестного факта, что
значительная часть психиатров психически больна. Передо мной явно
человек с совершенно расстроенной нервной системой, куда ей кого-то
лечить, ей самой, очевидно, лечиться надо.
Потребовала от Валентина, чтобы встал и
ушел, да таким злобным тоном, что меня покоробило. Мне говорит, вся
дрожа:
- На этом ваша встреча с сыном закончилась, вы сейчас покинете здание
больницы.
- Может, объясните, как все это понимать? Компьютер я убрал, в чем дело?
- Я приняла решение прекратить вашу с сыном встречу, а насчет
объяснений, вы здесь никто, у Валентина есть опекунша.
- Я отец Валентина.
Санитар выходит вперед.... Прощаюсь с сыном, ухожу.
Ехал в трамвае, пытался понять, что
произошло: лечить этой даме нервную систему надо точно. Но, может,
собака зарыта глубже? Известно, что значительная часть психиатров идет в
эту профессию из-за серьезных личностных проблем. Утверждаться в общении
со здоровыми людьми им не по силам, и они идут в психбольницы
властвовать над слабыми духом, а заодно и над их родственниками. Может
я, недостаточно подобострастно убрал компьютер, и это ее привело в такое
состояние?
Нет,
собака, очевидно,
зарыта еще глубже. Прекратили встречу,
для того, чтобы пресечь разговор про соседа Валентина по комнате? Это
очень вероятно. Давление путем помещения в одну камеру с какими-нибудь
невменяемыми очень широко используется в тюрьмах. Психбольница та же
тюрьма, а во многих отношениях значительно хуже, чем тюрьма. Валентину
стремятся создать совершенно невыносимую атмосферу и одновременно
показывают простой путь выхода из психбольницы, пойти в школу. Очень
похоже, что дело именно в этом. Им надо было срочно пресечь этот
разговор и Валентину не дали рассказать детали об опасном психе,
которого подселили в его комнату. А, разволновалась она так сильно,
наверное потому, что прекратить встречу на основании "вы для нас этому
ребенку никто" считала небезопасным, в плане травмы, которую я мог ей
нанести возражениями на этот тезис. Но, других аргументов на тот момент,
видимо не было, а действовать надо было срочно.
Вечером говорил с Валентином по телефону.
Сегодня опять прогулки у него не было...
Уже
поздно, а надо сказать еще хотя бы пару слов об очень важном. За три
недели психиатры не сумели "сломать" Валентина и запросили у судьи
еще время. Судья Порр дал им разрешение еще три недели мучить сына в
сумасшедшем доме чтобы заставить его, наконец, ходить в школу. Основание
для такого решения: судья ариец, а Валентин еврей. Судья считает, что
ариец вправе при рассмотрении дела еврея считать его кем угодно, в
данном случае гражданином не России, а Германии. То, что Валентин
отказался взять немецкий паспорт, а получил российский, судью тоже не
смущает. Ему Валентин в глаза сказал, что не хочет жить в Германии, а
хочет учится и жить в России, но это для арийца тоже ничто. Мало ли что
ему скажет еврей, хотя бы и в глаза. Ариец вправе проигнорировать все,
что ему скажет порхатый. Он же ариец.
20 сентября 2009
Приехал в больницу ровно к трем, как
положено, - не пустили. Говорят, вам запретили встречаться с сыном,
запрет действует и сегодня, до свиданья. Нет, - говорю, - давайте
разбираться. Я убрал компьютер по требованию врача, она удовлетворенная
ушла, но через пятнадцать минут вернулась в возбужденном состоянии и
прекратила встречу с сыном. Что случилось за это время? Пригласили
санитара, который был свидетелем всего произошедшего, никаких объяснений
дать не смог, потому что о нервной болезни психиатра говорить не может,
а других объяснений нет.
Так ни до чего и не договорились,
пришлось уйти. Настрогал Валентину мяса с овощами, надавил сока из
яблок, не взяли, - говорят, этого нельзя. Строганины нельзя, свежего
сока нельзя, а кусок торта и конфеты – можно. Почему то, что сын любит,
то, что я сделал своими руками, нельзя, а, то, что купил в магазине
можно? Наверное, потому что то, во что я вложил частичку души, может
придать ему сил, а магазинное нет.
Вечером говорили по телефону, получается,
поговорить в клинике нельзя, а по телефону можно. Всегда считал, что
власти бывают административные, законодательные, судебные, оказывается,
еще бывают и психиатрические. Сегодня Валентина на прогулку опять не
пустили.
21 сентября 2009
Написал заявление в прокуратуру с
требованием немедленно выпустить сына из психиатрической клиники и
привлечь к уголовной ответственности психиатров Клауса и главного врача
больницы Веветцера.
Staatsanwaltschaft Kln
21.09.2009, Kln
50926 Kln
auch per Telefax 0221 477 40 50
ЗАЯВЛЕНИЕ
Срочное
дело
Russisches Original
В
психиатрической
клинике (Florentine-Eichler-Str.
1 51067
Kln, главный врач
Prof.
Dr.
Christoph
Wewetzer) находится мой сын Валентин Брагинский (15). Мой сын еврей,
гражданин России. Он убежден, что евреям после Холокоста нельзя жить в
Германии. Мой сын хочет жить и учиться в России. 1 сентября он должен
был пойти в школу в России.
Судья Порр решил
проверить действительно ли мой сын добровольно едет со мной в Россию, и
назначил экспертизу в психиатрической клинике. Психиатры поместили сына
…в отделение интенсивной терапии. Одного этого факта достаточно, чтобы
сделать предположение, что психиатрами клиники совершается преступление.
Мне позволили увидеть
сына лишь через 14 дней пребывания в клинике. Сын рассказал, что все это
время врачи убеждали его в том, что он психический больной. Ему открыто
говорили, что он выйдет из психиатрической клиники только в том случае,
если откажется от идеи уехать в Россию, и пойдет в немецкую школу. Ему
сказали, что, если он добровольно не пойдет в школу, то его будут водить
в школу насильно.
Психиатры Клаус и
Веветцер уверяли меня, что сын не получает в клинике никаких
психотропных препаратов, однако по поведению сына я вижу, что это не
так. Сын также говорит мне о том, что находится под действием каких-то
психотропных препаратов, вызывающих заторможенность. В больнице
проводятся какие-то медицинские манипуляции с венами Валентина. Беседы с
психиатрами не могут влиять на показатели крови, значит, манипуляции с
венами означают, что в организм сына вводятся какие-то психотропные
препараты или контролируется содержания этих препаратов, доставленных в
организм каким-то иным путем, например через воздух или пищу.
Давление на сына
ведется даже в такой форме как запрет на прогулки на свежем воздухе. Мой
сын болен лейкемией, это известно и Клаусу и Веветцеру, я сам сообщил им
об этом. За первые две недели пребывания в психиатрической клинике,
Валентина не выпустили из здания больницы ни разу. Всего за 25 дней
пребывания в психиатрической клинике Валентину разрешили лишь три
прогулки.
Мой сын неоднократно
говорил Клаусу и главному врачу клиники Веветцеру, что хочет уехать в
Россию. Психиатрам ясно, что ни о каком насильственном вывозе ребенка в
Россию даже не может идти речи. Интенсивное «лечение» ребенка в
отделении интенсивной терапии психиатрической клиники от мнения о
невозможности проживания евреев в Германии, от желания жить и учиться в
России – уголовное преступление.
Я требую немедленного
освобождения сына из психиатрической больницы и привлечения психиатров
Клауса и Веветцера к уголовной ответственности.
Dr. V. Braginsky
------------------------------------------------------------
Вечером говорили по
телефону. Валентин рассказал, что разговаривал по телефону с судьей.
Спрашивал, когда же, наконец, судья отпустит его из сумасшедшего дома, и
он уедет в Россию. Порр ему на это сказал, что может отпустить хоть
завтра, надо только, чтобы этого захотела Хайбуцки, в общем, высказался
в том духе, что он всего лишь пешка в игре, которую ведет эта женщина.
Наверное минуты три из бывших в нашем распоряжении десяти мы смеялись
потому, что именно судья назначил Хайбутски опекуншей Валентина.
Еще Порр сказал сыну,
что решение выпустить его из больницы он может принять 24 сентября, в
этот день он допросит меня в суде. Еще Порр сказал Валентину, что со
мной должен поговорить психиатр. Валентин заступился за меня не в лучшей
форме, сказал, что считает меня психически здоровым, а Порра психически
больным. Одобрить такого заявления сына я не могу, но могу его
объяснить.
Валентин сейчас не в
Москве стараниями Порра. Сидит в сумасшедшем доме по решению судьи.
Именно судья Порр дал разрешение полиции на применение насилия при его
исполнении. Психиатры колют ему вены, убеждают его в том, что он болен,
угрожают насильно водить в школу, подселили в комнату опасного психа, не
выпускают на прогулки, все это организовал ему судья.
Допрашивая Валентина в
психбольнице, Порр довел ребенка до слез вопросами о смерти матери,
говоря в терминах психиатрии, нанес ему серьезную психическую травму.
Есть темы, на которые и с близкими людьми говорить не просто, а здесь
абсолютно чужой человек, да что там чужой, Валентин его держит за своего
мучителя. Если бы Порр не лишил меня права опеки над сыном, я бы этот
допрос остановил задолго до того как психологическая защита была
разрушена. Видишь ли, Порр допрашивал Валентин в присутствии адвоката
Пфайфер. Закон соблюден. Какой, к черту закон, кто Валентин для Пфайфер?
Наверное жиденок, который ходил по католическому храму в футболке с
надписью «я еврей, ненавижу Германию». Если нет, тогда почему она не
остановила судью, когда он полез с вопросами туда, куда и не каждому
близкому человеку можно войти.
То, что Порр услышал
от сына, легко объяснимо. Посадил ребенка в сумасшедший дом. Пришел туда
и довел его до слез высказываниями о его матери, теперь взялся за отца,
сказав, что предполагает, что его папа психический больной. Сколько
может терпеть ребенок? Он же не из железа, он чувствует, что если не
защитится, то Порр его уничтожит как личность и защищается как может. В
такой ситуации, не каждый взрослый подберет дипломатические выражения о
своем истязателе.
То, как будет
развиваться ситуация дальше зависит от масштабов личности судьи, если он
обиделся, начнет мстить. Похоже, что обиделся, так как, услышав мнение
сына о своем психическом здоровье, сказал: «Диагноз, «боязнь ходить в
школу», который ему поставил Клаус – не окончательный.
Кстати ситуация
классическая для карательной психиатрии. Сначала человека доводят
до того, что он срывается, а затем эти срывы представляют как симптомы
болезни.
Сегодня
иду в суд отвечать на вопросы Порра. Иду не без тревоги. После того как
Валентина посадили в сумасшедший дом… Если пошли на такое! Со мной может
произойти все, что угодно. Наденут наручники, и отвезут в отделение
интенсивной терапии взрослой психбольницы. На основании чего? Ну, хотя
бы на основании того, что я уже достаточно взрослый, в будущем году мне
стукнет 60. Такого рода решение Порр принял в отношении Валентина,
почему подобного решения он нем может принять в отношении меня?
Но, в
решении, конечно, напишут – шизофрения. В этом году исполнился 101 год,
как Германия подарила миру этот способ подавления инакомыслия. Все немцы
в смысле единомыслия похожи друг на дружку как зубья в расческе.
Добивались этого веками, совсем недавно Гитлер провел радикальную чистку
генофонда нации от гена свободомыслия, - все шизофреники были умерщвлены
по программе разработанной немецкими психиатрами, а способные к
инакомыслию не шизофреники сгинули в концентрационных лагерях. В средние
века ересь искореняли сжиганиями на кострах, пытками в церковных
казематах. Сегодня с инакомыслием борются не церковные суды, а самые,
что ни на есть обыкновенные, судья Порр судит в административном суде
Кельна. Пытают и мучают нынче не церковных подземельях, а в
психиатрических больницах, но суть осталась прежняя и цель та же самая –
все должны иметь единое мнение. У кого мнение свое собственное – тот
шизофреник.
Психиатры
утверждают, что могут различить двадцать видов шизофрении, и для каждого
предложить свою методику лечения. Однако, серьезная медицина не признает
шизофрении. Чтобы не занимать формулировками, приведу просто цитату из
книги «Люди за спиной Гитлера». Книга о немецких психиатрах 30 – 40-х
годов прошлого века.
Ну, и что
из того, что настоящая медицина не признает шизофрении, главное, что ее
признают судьи. Чтобы посадить меня в тюрьму, надо доказать, что то, что
я говорю и пишу можно квалифицировать как оскорбление или клевету. Взять
к примеру «клевету на немецкий народ»
содержащуюся в дневниковой записи недельной давности под названием
«Валентин Брагинский, немцы и Достоевский». Докажите что я выдумал
помещение сына в сумасшедший дом, докажите, что ему здесь нравится,
докажите, что, я приписал Достоевскому то, чего он не говорил, и сажайте
в тюрьму. Доказать всего этого судья Порр не сможет, но он может
пригласить на нашу беседу психиатров, которые послушав ее диагностируют
шизофрению.
В самом
деле «Евреи
наделены совестью», «Евреи не
беженцы», «Жизнь
в Германии разрушает», «В
Германии высокий уровень антисемитизма»
- разве это не свидетельства болезни? Это не важно, что я мирный,
спокойный человек, никогда в жизни не угрожавший никому физической
расправой и не планировавший самоубийства, то есть не представляющий ни
для себя, ни для окружающих никакой физической опасности. Важно, то, что
я о еврейской иммиграции знаю значительно больше, чем хотелось бы
властям и вообще немцам. Кто много знал – того уж нет... А, где он, тот,
кто много знал? В "самашедшем" доме. ТЬФУ, ТЬФУ, ТЬФУ.
-----------------------------------
Вечер.
Днем Порр
в судейской мантии допрашивал меня полтора часа, я тоже задавал ему
вопросы. Валентин столько раз ему сказал, что не хочет жить в Германии и
ждет не дождется когда нам позволят уехать в Россию, что в глубине души
я надеялся услышать, что то вроде: «Идите, забирайте сына из клиники и
поезжайте в свою Россию». Вместо этого прозвучало: «Я игнорирую, то, что
вы с сыном иностранцы, я игнорирую, то, что вы не хотите жить в
Германии, я игнорирую требование вашего сына выпустить его из
психиатрической больницы, я здесь ничего не решаю, все решают психитары.
Как сообщили мне психиатры, ваш сын психический больной, они еще две
недели будут работать над окончательным диагнозом, но уже сейчас многое
ясно, ваш сын прекрасно себя чувствует среди немцев, он успешно
адаптировался в немецком коллективе, и даже что-то брякнул про полную
социальную адаптацию. Я согласен с психиатрами, что ваш сын должен жить
в Германии, все его заявления о том, что ненавидит Германию, ничего не
стоят, я жду предложения югендамта, где конкретно поселить вашего сына
после выхода из психиатрической больницы».
Тут я
перечислил все главное, что произнес судья в течение всей встречи. Вряд
ли бы я произнес все те возражения, которые произнес, если бы стразу
стало ясно, что такой вариант как возвращение сына под мою опеку судьей
даже не рассматривается. А так я возражал: «Мы иностранцы, вы не можете
игнорировать то, что у нас Российские паспорта и то, что мы не хотим
жить в Германии». На такие вопросы и утверждения Порр просто не отвечал
и сразу же менял тему.
По поводу
того, что все решают психиатры - это чистая демагогия и ложь.
Приоритет судьи абсолютный. Все решения он может принять самостоятельно.
Естественно, что слов демагогия и ложь я не употреблял, говорил лишь,
что знаю законодательство о правах судьи. Нотариус заверяет любого
размера сделки, лишь взглядом оценив вменяемость клиента, подобным же
правом наделен и судья. Порр мог прислать повестку с угрозой
насильственной доставки в суд для допроса, этого бы было вполне
достаточно, чтобы мы пришли и ответили на его вопросы. Такой беседы
вполне достаточно и для того, чтобы сделать вывод о вменяемости
допрашиваемых. Вместо этого наручники, доставка полицией в
психиатрическую клинику в отделение интенсивной терапии, - классическая
схема карательной психиатрии.
Насчет
диагноза, поставленного психиатрами Валентину, я возражал довольно
долго. Начал с того, что кроме того, что я отец Валентина и прекрасно
знаю ситуацию изнутри, я еще и профессиональный педагог. Педагогика
дисциплина родственная психологии, а психология родная сестра
психиатрии, поэтому о диагнозе могу судить профессионально. Этот диагноз
– чистая фальсификация, этот диагноз - преступление, для которого в
уголовном законодательстве предусмотрены и статьи и сроки тюремного
заключения.
В
распоряжении психиатров огромное количество материалов, говорящих о том,
что мой сын не любит эту страну. Не любит страну, не хочет в ней жить, а
значит, не хочет в ней и учиться. У него множество оснований не любить
ее. Эта страна обманом завлекла его родителей, она просто разрушила их
жизнь, она их полностью разорила, его как наследника моей московской
квартиры лишила собственности. Он взрослый человек, он прекрасно
понимает, что такое единство закона и прекрасно понимает, что эта страна
ограбила его на триста тысяч долларов.
Немцы
после Холокоста морально больной народ, проживание в Германии
разрушительно для евреев. Были разрушены отношения его старшего брата с
родителями, отношения матери с отцом, и брат и мать в России психически
абсолютно здоровые люди в Германии «лечились» от психических
расстройств. Его самого, как и старшего брата преследовали в школе,
после смерти матери попытались разлучить с отцом. Все элементарно
просто, - не любит еврей Германию, ну какая же это психическая болезнь?
Наоборот неприязнь у еврея к Германии - признак душевного здоровья.
Абсолютно
естественное нежелание еврея жить в Германии, психиатры выдают за
психическую болезнь. Очевидно, что место этих психиатров на нарах. Но,
даже, если в качестве рабочей гипотезы взять отказ Валентина ходить в
школу из-за боязни продолжения преследований, то все равно этот диагноз
чистая фальсификация. Как известно страхи бывают двух типов обоснованные
и необоснованные, необоснованные называют еще комплексами. Это все азы
психиатрических знаний, это все известно студентам, не то, что
профессорам. Боязнь продолжения преследований – это нормально, это
обоснованный страх. Назвать обоснованный страх необоснованным, держать
ребенка в отделении интенсивной терапии психиатрической больницы это
уголовное преступление.
После
того, как я изложил свое мнение о диагнозе и психиатрах, судья и
присутствовавшие на встрече адвокат и работница югендамта втроем
накинулись на меня, чтобы защитить психиатров: «Валентину всего лишь
кричали «Бра»,
в чем преследование? Что означает слово «Бра»? В немецком языке нет
такого слова, может быть в русском языке в нем заключено страшное
оскорбление?». Видели бы вы эти лица? Меня чуть не стошнило, но я взял
себя в руки и подробно им объяснил: «Не надо стоить таких наивных лиц,
вы не хуже меня понимаете, что преследовать можно не только
оскорбительными словами, преследовать можно жестами, взглядами, смехом.
Такого рода преследования значительно более жестоки, чем избиения», в
ответ на это еще более наивные выражения лиц и глаз. Боже, какие же у
них были мерзкие лица, это у дам, наверное считающих себя женщинами, о
том, что выражало лицо Порра, напишу чуть ниже.
Насчет
успешной адаптации Валентина в немецком коллективе загнать Порра в тупик
не составляло никакого труда. Я всего лишь спросил его, действительно ли
он считает, психов находящихся в отделении интенсивной терапии
психиатрической больницы нормальным детским коллективом, после чего он
тут же перевел разговор на другую тему.
Еще Порр
как и психиатры ранее попросил меня вообразить такую ситуацию, -
Валентина выпускают из психбольницы и он приходит домой. Что я буду
делать? Ему я, естественно, ответил также точно также как и психиатрам –
покупаю билеты и на следующий день выезжаю с сыном в Москву. Кстати этот
вопрос задавали и Валентину, ответ был точно таким же, как под копирку.
Сговориться мы не могли, через три минуты после прихода полиции в дом я
уже лежал на полу в наручниках. Такое единодушие в самом главном, да
только одного этого достаточно, чтобы дать нам уехать.
Были
еще вопросы про то, как я планирую выезд из Германии. На эти вопросы я
отвечал в том духе, приеду в Москву, а там уже решу, как дальше
действовать. Это вообще один из принципов мой жизни, решать проблемы по
мере их поступления, но это полностью противоречит немецкому
менталитету. Немец, прежде чем поковырять в носу обязательно составит
детальный план действий. Понять, что тот, кто не составляет детальных
планов ничуть не глупее или менее практичен, чем тот, кто их составляет
они не в состоянии. Они тупо, считают всех, кто живет не так как они
неполноценными.
К концу
этой серии вопросов стало ясно, какая преследуется цель. Представить
меня человеком, который не в состоянии планировать свои действия, как
ему при таких дефектах личности можно позволить увезти ребенка в Россию.
Еще я ему говорил, что считаю, что проживание евреев в Германии
разрушительно для них. Он мне ответил, что это еще один факт,
свидетельствующий, о том, что я психический больной. Я возразил, что так
думают миллионы людей вне Германии, на это он мне сказал, что миллионы
иностранцев это для него не аргумент, а аргумент, то, что скажут по
этому поводу немецкие психиатры.
Не сумев
возразить ни один из моих аргументов, Порр закончил встречу с ухмылкой и
видом полного победителя. Валентин мне про Порра говорил, что тот
выглядит как ребенок. Мне показалось, что этому судье лет 25. Речь
взрослая, а лицо и глаза ребенка. За день до этой встречи я пытался
вообразить масштабы личности человека, который будет решать судьбу моего
сына, да и мою тоже, и сегодня с ужасом обнаружил, что о личности вообще
не может идти речи, ее нет. Есть геймер, который по заранее заданной
стратегии мочит нас с сыном, точно также как ежедневно, придя с работы и
сняв судейскую мантию, мочит за своим компьютером виртуальных монстров.
-----------------------------------------
Сразу из
суда поехал к Валентину. Плохи дела. Главное: сын жалуется на проблемы
со сном и на то, что просыпается в совершенно разбитом состоянии. До
помещения в психбольницу никогда ничего подобно с ним не было. Что там
делают с моим сыном по ночам? Что там творится за закрытыми дверями?
Логично предположить, что внушают, что то такое, чему противится
сознание. Как же мне вырвать сына из рук наследников нацистских
психиатров и доктора Менгеле? Не нахожу хорошего решения.
26 сентября 2009
Степень беззакония переходит все
мыслимые границы. Надо доказывать судьям, адвокатам, опекунам,
психиатрам что земля круглая, а они будут делать изумленные лица.
Конечно же им не известно, что против воли посадить человека в
сумасшедший дом можно только в том случае, если в результате судебной
процедуры доказано, что он невменяемый. Судья Порр, конечно же, не
догадывается, что человек имеет право жить в той стране, гражданином
которой он является. До, чего уже дошли служа государству, ребенка - в
сумасшедший дом... Уже месяц мучают... А, я терплю и пишу жалобы. Но, не
брать же заложника.
Amtsgericht Kln
26.09.2009 Kln
Familiengericht
50922 Kln
312F239/09
Mit Einschreiben
Russisches
Original
Срочный протест
на решение административного суда Кельна от 15.09.2009.
Решение принято судьей Порром без учета обстоятельств определяющих суть
дела.
Суть дела:
Мы
с сыном решили уехать в Россию. Однако мы не можем выехать из Германии,
потому что мой сын по решению судьи Порра 27.09.2009 был помещен в
психиатрическую клинику в Кельн-Хольвайде, где и находится по настоящий
день.
В
клинике, сын был допрошен судьей и показал, что хочет жить и учиться в
России. Это же самое сын неоднократно заявил психиатрам клиники Клаусу и
Веветцеру. Несмотря на это психиатрами ему был поставлен диагноз «страх
школы». Я убежден, что мой сын психически абсолютно здоров, но не
намерен сейчас оспаривать этот диагноз. Я хочу заявить лишь, что:
Право гражданина России проживать в России – бесспорное право. Это право
никак не связано с состоянием его здоровья.
Поэтому решение административного суда Кельна от 15.09.2009, из-за
которого мы с сыном вынужденно находимся в Германии, должно быть
немедленно отменено.
Dr. V. Braginsky
Analgen:
-
Beschluss des Richters Porr (Amtsgerichts Kln) vom
15.09.2009.
-
Brief vom Amtsgerichte Kln vom 08.09.2009.
-
Stellungnahme des Dr. Wewetzer und Dr. Claus von der
Klinik fr Kinder- und Jugendpsychiatrie u. Psychotherapie in
Kln-Holwede vom 15.09.2009.